Вера Зубарева. Литературный обзор 2024
- Чем запомнилось Вам прошедшее условное «полугодие» (январь—май 2024)? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период?
- Назовите несколько самых значительных книг прошедшего полугодия.
- Появились ли на горизонте в этот период интересные авторы, на которых стоит обратить внимание? Удивил ли кто-то из уже известных Вам?
На вопросы отвечают Вера Зубарева.
1. «Состояние полёта» — вот, наверное, то событие, которое выделю. Имеется в виду название конкурса Нади Делаланд, где я была в жюри и отметила трёх конкурсантов, ставших лауреатами. По соглашению с Надей публикую их конкурсные работы в Гостиной в разделе «Из Делаландии». Их имена — Дмитрий Терентьев, Дана Курская и Ксения Август. Стихи были представлены под номерами, но голос Ксении Август нельзя было не узнать. Дану не угадала, хоть знакома с её творчеством, а Дмитрия читала впервые. Стихи его впечатлили, в особенности одно из них, которое отобрала для «Гостиной». Все стихи привлекли загадочностью, присутствием магического.
К слову сказать, трансцендентальность сегодня присутствует в контексте многих стихов, появляющихся в т. ч. в сети в последнее время.
Сети наиболее широко и наглядно воспроизводят текущие тенденции в литературе. Выставляется необязательно написанное только-только, но и то, что лежало в ящике и вдруг зазвучало, резонируя со временем, как его ощущает поэт. Вот, к примеру, читаю в ленте Ефима Бершина:
Что если он хотя б на миг,
со стоном усомнился в Сущем,
увидев только этот мир
в его обличье сучьем,
и в том, что путь меж двух миров
нет, не триумфом, не парадом
лежит, а между двух воров,
висящих рядом.
Но эта боль, и этот стон,
и ужас — ничего не значат.
И будет так, как хочет Он,
а не иначе.
И медленно проступит свет
сквозь ливень и порывы ветра
из мира, где и мира нет,
где Бога нет и смерти нет,
но есть любовь и вера.
В этом прочитывается и наступление гамлетовского времени, когда time is out of joint. Времени, когда мир разрушается, так и не реализовав свои возможности, как это происходит в написанных недавно стихах Владислава Китика.
СОСНА
Послужить могла б колыбелью,
Мачтой сделаться корабельной,
Или сбыться листом бумаги,
На котором я напишу,
Что растёт она возле моря,
Заговаривать может ветер,
Охлаждает тенями полдень,
И душиста её смола.
Сны и дни её равновесны.
А когда, ослепляя, грохнул
И стальным сыпанул горохом,
Грязно-жёлтый фонтан огня,
Лишь синица свистнула тонко,
Чуть качнуло ствол — да и только.
До сих пор в нём сидят осколки,
Что могли бы попасть в меня.
В мире боли и скорбной памяти сострадание — высшая точка «любви и веры». Стихи «Дочь» Владимира Гандельсмана читаешь, «сглотнув рыдания».
Дочь
Свернуться, говоришь, калачиком,
стать мелкой дрожьюшкою, плачиком,
захлопнуть дверь и в прах рассыпаться,
лежать, не рыпаться,
с вещами сумерничать в комнате,
ни беды больше не огромны те,
ни счастья добыванья дутые,
ни люди лютые,
в какой-то несоизмеримости
с тобою, настоящей, — мнимости
их добродетелей и доводов…
Прогнать, как оводов.
Укрыться в сон, куда не сунется
ни смыслик здравый, ни безумьеце
их пьяненькое, или выгодца.
Лежать, не двигаться.
А утром медленно, по капельке,
то к маменьке своей, то к папеньке
жить начинать из сострадания,
сглотнув рыдания.
(Речь не о дате создания стихов (они из книги 2005 года), а о времени возвращения к ним.)
Движение лирической героини Елены Севрюгиной от душевного состояния к картине мира с одинокой монадой луны выносит тему одиночества за рамки обыденного, земного, поднимая его на уровень вселенского одиночества.
у неё есть супруг — у него, как у всех, жена,
их сближает одна эпоха, одна страна
только разные судьбы и разные имена —
те, что ранней порой выдыхаются словно мантра.
почему же тогда столько терпких ночей без сна,
и окурками полнится липкая тишина,
и бесполой полынью пронзает глоток вина,
и закат за окном цвета вызревшего томата?
он листает судьбы поднаскучивший старый том,
он вращается белкой в орбите «работа-дом» —
«дом-работа», все прочее ставится на потом,
но режим «на потом» неподвижен уже лет двадцать…
как былинку к земле, пригибает семейный долг,
круг общения узок — соседи, жена и дог,
а он может когда-то был музой своей ведом…
ну и что из того? невозможно ведь разорваться…
и слова, будто в топку, забрасывают под стол,
и проходит без толку лет эдак… ну скажем сто…
она все ещё замужем (он ведь не холостой)
и мигает луна — одинокая, как монада,
и дела не дела, и карман, как всегда, пустой,
и печальные мысли все просятся на постой.
опускается в темные трюмы людской отстой —
он, как прежде, уверен, что, видимо, так и надо
Так выстраивается разговор «о времени и о себе» удалённых и отличающихся по поэтике авторов в сетевом пространстве.
2. 
Для меня литературным событием стала новая книга Марины Кудимовой «Фобия длинных слов», включающая в себя записи 2013-2020 гг. (М.: Русский ПЕН-центр). Книга состоит из «беглых записей» — жанра, который, как справедливо отмечает Кудимова, «стал самодостаточным — от table-talk (застольных разговоров) Пушкина» и нашёл своё продолжение в кругу литераторов. Сегодня он особо популярен в связи с публикациями в соцсетях, «где длинные тексты неуместны и попросту не читаемы». Но не это определяет выбор Кудимовой жанра, возникшего во времена, где соцсетей не было и в помине. Краткость записей в сочетании с насыщенностью мысли делает это книгой, которую не пролистаешь на досуге. Сжатый до предела текст разрастается на глазах ассоциативными перекличками исторического, библейского и литературного толка, требующими от читающего недюжинных знаний, культуры мышления, целостного и аналитического видения, а главное — раздумий. В этот год Пушкина такая книга знаменует преемственность высшего порядка, т. е. не формальную, не внешнюю, а по существу. Этот жанр под силу только большому писателю и — большому читателю. Добавлю, что в «Гостиной» этому жанру отдана авторская рубрика Кудимовой «Бегущая строка», которую она ведёт в каждом номере.
Сборник прозы Елены Литинской «Незабытая мелодия» (Чикаго: 2024) открыл новые грани её писательского таланта. Мелодия действительно получилась незабываемой и неслучайно книга вошла в число лауреатов «Лучшей книги года» (Германия, 2024). Очарование прозы Елены Литинской — в сочетании юмора и психологизма, динамики и подтекста. Нет ни повторяющихся героев, ни повторяющихся сюжетов. Живые, интересные диалоги, мастерски переданные интонации. Не читаешь, а буквально слышишь и видишь происходящее. Захватывающее чтение, и есть над чем поразмыслить.
Из стихов назову новую книгу Евгения Морозова «Долгая машина» (Москва: ЛитГОСТ, 2024). Книга временами пронзительная, зачастую сближена с лирикой «русского Гамлета» Баратынского. Но это лишь по настрою, ничего общего с подражательностью. Скорее — перекличка эпох.
Из глубины страны, в бодрых фотоотчётах
о неприглядных буднях, праздниках и работах,
из-под земли вдали — воды густых народов,
смешанных на крови, семени огородов…
О, электронный царь, дух моровых поветрий,
хаосы территорий вычурных геометрий —
всё это так пространно, вынуто за пределы,
словно дорог не хватит, словно не выйдет дело…
Может, затем сближенье — это живая мука:
если так широко — трудно любить друг друга,
если, по существу, каждый в комфортной зоне —
собственном только теле, памяти, телефоне…
<…>
Гамлетовско-баратынское угадывается в нюансах, а иногда проступает напрямую:
Кто виноват, что, вращаясь куда-то,
время придумано и воровато,
что его нет, но его жернова
много понятней, чем просто слова…
<…>
Бездна заоконная,
что и спать невмочь,
ночь моя бессонная,
медленная ночь
с беспокойством, сотканным
из дневных хлопот,
с одеялом скомканным
и подушкой в рот…
Ну а что же день грядущий готовит?
На святых деревьях листва повисла,
зашуршало ветром, зажглись моря —
перейди на дикий язык, ведь смысла
не спасти, особенно — говоря…
Понимай, что память светла и ныне,
не касаясь слуха, и лишь следи,
как белеет облако в чёрной сини,
замирает утро в живой груди…
Это внутренний монолог, направленный на себя, своего рода самовнушение, терапия, необходимая для того, чтобы восстановиться после «призраков» ночи и двинуться дальше. И тем драматичнее и многоплановее подобные чисто лирические, казалось бы, откровения, которые требуют психологизма от читателя.
3. Здесь отмечу три очень понравившиеся мне подборки Евгении Барановой («Лиterraтура», № 218), Максима Амелина («Новый мир», № 5) и Марины Кудимовой («Плавучий мост», № 1(35)-2024). Все три абсолютно разные по звучанию, направленности и видению. У Жени — подвижный, лёгкий, как всплеск волны («У меня так много к тебе, так мало, / что порой затапливает корабль, / выбегают шлюхи из пены перьев, / выбегает вышколенный оркестр, / вот лимонный сок для прекрасной дамы, / вот плывут ракушки её корсетов, / как грибные панцири насекомых, / как беззубый маятник темноты. <…>) и вместе с тем драматичный мир преображений, достигающий крещендо в стихах, посвящённых Елене Семёновой.
У Максима Амелина картина мира подана сквозь призму ироничного наблюдателя распадающейся вселенной.
Ум хорошо, два — лучше, но хуже
Сто бесполезных умов, жары
Не отличающих ото стужи,
Медного моря от мутной лужи
<…>
Подборка Марины Кудимовой «О, если бы вы что-то поняли!» созидательна и монументальна по духу и выстроенности образа. Наличие шекспировско-пушкинского контекста только усиливает это впечатление.
… А шестая повесть Белкина
Автору не удалась…
Мыло марки «Переделкино»
С рук не считывает грязь.
Что осталось? Аз да ижица,
С корнем вырван алфавит.
И течёт меж пальцев жижица,
И кровит, кровит, кровит.
Не покрыта местность сотою,
Связки рвутся — связи нет.
Как увлечена работою
Леди мыльная Макбет!
3. Удивило и восхитило опубликованное в 4-м номере «Звезды» эссе Владимира Гандельсмана о творчестве Владимира Ханана. Как определил жанр своего эссе Гандельсман, «это ритмическая проза, почти стихи». Так и есть. Из разворачивающихся, органично вырастающих друг из друга образов, цитат, исторических отсылок и воспоминаний выстраивается впечатление о петербургском тексте, в который Гандельсман постепенно вводит стихи Ханана как неотъемлемую часть этого текста.
Вера Зубарева, поэт, прозаик, главный редактор журнала «Гостиная»
Источник – ФормаСлов
