Вера Зубарева. Лоцман на трубе

Роман-память

 

Светлой памяти моего отца Кима Беленковича, «лоцмана на трубе», маяка и берега

 

Он всегда появляется в этом кадре памяти: стоит на кухне и жарит омлет.
Солнечно, звуки машин доносятся с улицы, в квартире никого. Омлет празднично пенится
в чашке, растет, а потом с шумом проливается на сковороду, где хорохорится какое-то
время, пока огонь не сбивает с него спесь и он не оседает, превращаясь в обыкновенный
яичный круг. Праздник окончен.

Он ест в одиночестве, вернувшись после ночного дежурства в порту. Сколько
времени он отсутствовал? Ровно столько, чтобы наступило солнечное утро и квартира
опустела. Всякий раз память возвращает меня в этот отрезок времени. И я не могу
прильнуть к нему, ощутить его тепло, потому что тогда этого не было, а сейчас этого не
будет. Память не домысливает — память фиксирует. В памяти он всегда одинок.
Вина перед отцами… Она открывается не сразу, а по мере странствий по жизни, по
мере перехода от детскости к взрослости, а затем к отцовству или материнству. Тогда и
понимаешь, что ты всегда был в ответе за них, за их улыбку, за их тревогу… Отцы — как
большие корабли. Когда они отчаливают от берегов жизни, дети становятся гаванью
памяти о них.

                            К морским глубинам тянется душа…

На полу блики света. Они обрываются у постели отца, где он прилег, чтобы
отоспаться после дежурства. На нее накладывается другая постель — та, на которую он
прилег, чтобы отоспаться после жизни. Она быстро размывается, уступая место первой.
Отец спит на раскладушке, втиснутой между стеной и письменным столом. Это память о
разводе. В одном из ящиков стола дышат его дневники. Память останавливается здесь. К
этому ящику у нее нет пока что доступа. Он появится только после смерти отца. Вечная
дилемма, перед которой стоит память — продлить ли сон отца или получить доступ к
ящику.

В конце концов, ящик откроется, но все вопросы останутся неотвеченными.

Мне достанется только то, что на страницах дневников, а что за пределами
написанного, станет вотчиной другой памяти — той, что шире моей, что вмещает и мою, и
отцовскую, и много других памятей. Из них и слагается моя гавань.

____________________

ЧитатьЧитать полностью в формате PDF

 

Share on Facebook